|
|
 | |  |
|
Властелин колец. Книга1. Глава 1. Часть 1.
* КНИГА I *
Глава I. ДОЛГОЖДАННОЕ УГОЩЕНИЕ
Когда Бильбо Торбинс, владелец Торбы-на-Круче, объявил, что хочет пышно
отпраздновать свое наступающее стоодиннадцатилетие, весь Норгорд загудел и
заволновался.
Бильбо слыл невероятным богачом и отчаянным сумасбродом вот уже
шестьдесят лет - с тех пор как вдруг исчез, а потом внезапно возвратился с
добычей, стократно преувеличенной россказнями. Только самые мудрые старики
сомневались в том, что вся Круча изрыта" подземными ходами, а ходы забиты
сокровищами. Мало этого, к деньгам еще и здоровье, да какое! Сколько воды
утекло, а господин Торбинс и в девяносто лет казался пятидесятилетним. Когда
ему стукнуло девяносто девять, стали говорить, что он "хорошо сохранился",
хотя вернее было бы сказать "ничуть не изменился". Многие качали головой:
это уж было чересчур, даже и несправедливо, как везет некоторым - и старость
их обходит, и деньгам переводу нет.
- Не к добру это, - говорили они. - Ох, не к добру, и быть беде!
Но беды покамест не было, а рука мистера Торбинса не скудела, так что
ему более или менее прощали его богатства и чудачества. С родней он был в
ладах (кроме, разумеется, Лякошель-Торбинсов), и многие хоббиты победнее да
попроще любили его и уважали. Но сам он близко ни с кем не сходился, пока не
подросли внучатые племянники.
Старшим из них и любимцем Бильбо был рано осиротевший Фродо Торбинс,
сын его троюродного брата с отцовской стороны и двоюродной сестры - с
материнской. В девяносто девять лет Бильбо сделал его своим наследником, и
Лякошель-Торбинсы опять остались с носом. Бильбо и Фродо родились в один и
тот же день, 22 сентября. "Перебирайся-ка, сынок, жить ко мне, - сказал
однажды Бильбо, - а то с днем рождения у нас сущая морока". И Фродо
переехал. Тогда он был еще в ранних летах - так хоббиты называют буйный и
опрометчивый возраст между двадцатью двумя и тридцатью тремя годами.
С тех пор Торбинсы весело и радушно отпраздновали одиннадцать общих
дней рождения, но на двенадцатый раз, судя по всему, готовилось что-то
невиданное и неслыханное. Бильбо исполнялось сто одиннадцать - три единицы,
- по-своему круглое и вполне почетно? число (даже легендарный Старый Крол
прожил только до ста тридцати), а Фродо тридцать три - две тройки, - тоже
случай особый: на тридцать четвертом году жизни хоббит считался
совершеннолетним. И замололи языки в Норгорде и Приречье: слухи о
предстоящем событии разнеслись по всей Хоббитании. Везде заново перемывали
кости Бильбо и пересказывали его приключения: хоббиты постарше вдруг
оказались в кругу слушателей и чинно рылись в памяти.
Кого слушали разиня рот, так это старого Хэма Скромби, известного под
прозвищем Жихарь. Слушали его в трактирчике "Укромный уголок" на дороге в
Приречье; а говорил он веско, потому что лет сорок, не меньше, садовничал в
Торбе-на-Круче, да еще до того пособлял там же старому Норну. Теперь он и
сам состарился, стал тяжел на подъем, и работу за него почти всю справлял
его младшенький, Сэм Скромби. Оба они были в лучших отношениях с Бильбо и
Фродо. И жили опять же на Круче, в третьем доме Исторбинки, чуть пониже
усадьбы.
- Уж как ни говори про господина Бильбо, а хоббит он первостатейный и
вежливость очень даже соблюдает, - заявил Жихарь. И ничуть не прилгнул:
Бильбо был с ним очень даже вежлив, называл его "почтенный Хэмбридж" и
приглашал на ежегодный совет насчет овощей - уж про "корнеплодие", тем более
про картофель, Жихарь соображал лучше всех в округе (что так, то так,
соглашался он).
- Да ведь, кроме Бильбо, там в норе еще этот, как его, Фродо? - заметил
старый Сдубень из Приречья. - Зовется-то он Торбинс, но Брендизайк, считай,
наполовину, если не больше - такой идет разговор. Чего не пойму - так это
зачем было Торбинсу из Норгорда брать себе жену, смех сказать, в Забрендии,
где народ ох ненашенский!
- Да где ж ему быть нашенским, - вмешался папаша Двупал, сосед Жихаря,
- ежели они живут по какую не надо сторону Брендидуима и вперлись в самый
что ни на есть Вековечный Лес? Нашли местечко, нечего сказать!
- Дело говоришь, папаша! - согласился Жихарь. - Ну, вообще-то
Брендизайки с Заячьих Холмов в самый что ни на есть Вековечный Лес не
вперлись, но что народ они чудной, это ты верно сказал. Плавают там почем
зря посередь реки - куда это годится? Ну и, само собой, беды-то недолго
ждать, помяни мое слово. И все ж таки господин Фродо - такого хоббита
поискать надо. Из себя вылитый господин Бильбо - но мало ли кто на кого
похож? Ясное дело похож: отец тоже Торбинс. А вообще-то, какой был
настоящий, правильный хоббит господин Дрого Торбинс: ну ничего про него не
скажешь, кроме того, что утонул!
- Утонул? - удивились несколько слушателей. Они слыхивали, конечно, и
об этом, и о многом другом; но хоббиты - большие любители семейных историй,
и эту историю готовы были в который раз выслушать заново.
- Говорят, вроде бы так, - сказал Жихарь. - Тут в чем дело: господин
Дрого, он женился на бедняжке барышне Примуле Брендизайк. Она приходилась
господину Бильбо прямой двоюродной сестрой с материнской стороны (а мать ее
была младшенькая у тогдашнего Нашего Крола); ну а сам господин Дрого, он был
четвероюродный. Вот и получилось, что господин Фродо и тебе двоюродный, и
тебе, пожалуйста, почти что прямой родственник с той и с этой стороны, как
говорится, куда ни кинь. Господин Дрого, он состоял в Хороминах при тесте,
при тогдашнем это, Правителе, ну, Горбадок Брендизайк, тоже ой-ой-ой любил
поесть, а тот-то взял и поехал, видали дело, на дощанике поперек
Брендидуима, стало быть, они с женой и потонули, а господин Фродо, бедняга,
остался сиротой, вот оно как было-то.
- Слыхал я, что они покушали и поехали погулять под луной в лунном
свете, - сказал старый Сдубень, - а Дрого был покушавши, тяжелый, вот лодку
и потопил.
- А я слыхал, что она его спихнула, а он ее потянул за собой, - сказал
Пескунс, здешний мельник.
- Ты, Пескунс, не про все ври, про что слышал, - посоветовал Жихарь,
который мельника недолюбливал. - Ишь ты, пошел чесать языком: спихнула,
потянул. Там лодки, дощаники-то, такие, что и не хочешь, а опрокинешься, и
тянуть не надо. Словом, вот и остался Фродо сиротой, как у них говорится, на
мели: один как перст, а кругом эти ихние, которые в Хороминах. Крольчатник,
да и только. У старика Горбадока там всегда сотни две родственников живут,
не меньше. Господин Бильбо думал бы думал, лучше бы не придумал, чем забрать
оттуда парня, чтоб жил как полагается.
Ну а Лякошель-Торбинсам все это дело, конечно, поперек жизни. Они-то
собрались захапать Торбу, еще когда он ушел с гномами и говорили, будто
сгинул. А он-то вернулся, их выгнал и давай себе жить-поживать, живет не
старится, и здоровье никуда не девается. А тут еще, здрасьте пожалуйста,
наследничек, и все бумаги в полном порядке, это будьте уверены. Нет, не
видать Лякошель-Торбинсам Торбы как своих ушей, лишь бы они только своих
ушей не увидели.
- Денег там, я слышал, говорили, уймища запрятана, - сказал чужак,
проезжий из Землеройска в Западный удел. - Круча ваша, говорят, сверху вся
изрыта, и каждый подземный ход прямо завален сундуками с золотом и серебром
и драгоценными штуками.
- Это ты, поди, слышал больше, чем говорили, - отозвался Жихарь. -
Какие там еще драгоценные штуки? Господин Бильбо, он денег не жалеет, и
нехватки в них вроде бы нет, только ходов-то никто не рыл. Помню, лет
шестьдесят тому вернулся назад господин Бильбо, я тогда еще был сопляк
сопляком. Только-только стал подручным у старика Норна (он покойнику папаше
был двоюродный брат), помогал ему гонять любопытную шушеру, и как раз
усадьбу распродавали. А господин Бильбо тут и нагрянул:
ведет пони, груженного здоровенными мешками и парой сундуков. Все это,
конечно, были сокровища из чужих земель, где кругом, известно, золотые горы.
Только ходы-то зачем рыть? И так все поместится. Разве что у моего Сэма
спросить: он там все-все знает. Торчит и торчит в Торбе, за уши не оттянешь.
Подавай ему дни былые; господин Бильбо знай рассказывает, а мой дурак
слушает. Господин Бильбо его и грамоте научил - без худого умысла, конечно,
ну, авось и худа из этого не выйдет.
"Эльфы и драконы! - это я-то ему. - Ты лучше со мной на пару смекни про
картошку и капусту. И не суй нос в чужие дела, а то без носа останешься" -
так и сказал. И повторить могу, если кто не расслышал, - прибавил он,
взглянув на чужака и на мельника.
Но слушатели остались при своем мнении. Слишком уж привыкла молодежь к
басням о сокровищах Бильбо.
- Сколько он там сначала ни привез, так потом пригреб, - возразил
мельник, чувствуя за собой поддержку. - Дома-то не сидит, болтается где ни
на есть. Смотри-ка сколько у него чужедальних гостей: по ночам гномы
приезжают, да этот еще шлендра-фокусник Гэндальф, тоже мне. Нет, Жихарь, ты
что хочешь говори, а темное это место. Торба, и народ там муторный.
- А ты бы, наоборот, помалкивал, Пескунс, если про что не смыслишь, -
опять посоветовал Жихарь мельнику, который ему не нравился даже больше
обычного. - Пусть бы все были такие муторные. Я вот знаю кое-кого, кто и
кружку пива приятелю не поставит, хоть ты ему вызолоти нору. А в Торбе - там
дело правильно понимают. Сэм наш говорит, что на Угощение пригласят всех до
единого, и всем, заметь, будут подарки, да не когда-нибудь, а в этом месяце.
Стоял ясный, погожий сентябрь. Через день-два распространился слух
(пущенный, вероятно, все тем же всезнающим Сэмом), что на праздник будет
огненная потеха - а огненной потехи в Хоббитании не бывало уже лет сто, с
тех пор как умер Старый Крол. Назначенный день приближался, и однажды
вечером по Норгорду прогрохотал чудной фургон с диковинными ящиками - и
остановился у Торбы-на-Круче. Хоббиты высовывались из дверей и вглядывались
в темень. Лошадьми правили длиннобородые гномы в надвинутых капюшонах и пели
непонятные песни. Одни потом уехали, а другие остались в Торбе. Под конец
второй недели сентября со стороны Брендидуимского моста средь бела дня
показалась повозка, а в повозке старик. На нем была высокая островерхая
синяя шляпа, серый плащ почти до пят и серебристый шарф. Его длинная белая
борода выглядела ухоженной и величавой, а лохматые брови клоками торчали
из-под шляпы. Хоббитята бежали за ним по всему поселку, до самой Кручи и на
Кручу. Повозка была гружена ракетами, это они сразу уразумели. У дверей
Бильбо старик стал сгружать большие связки ракет, разных и невероятных, с
красными метками "Г" и с теми же по-эльфийски.
Это, конечно, была метка Гэндальфа, а старик на повозке был сам маг
Гэндальф, известный в Хоббитании искусник по части устройства разноцветных
огней и пускания веселых дымов. Куда опасней и трудней были его настоящие
дела, но хоббиты об этом ничего не знали, для них он был чудесной приправой
к Угощению. Потому и бежали за ним хоббитята.
- Гэндальф едет, гром гремит! - кричали они, а старик улыбался. Его
знали в лицо, хотя навещал он Хоббитанию нечасто и мельком, а гремучих
фейерверков его не помнили теперь даже самые древние старики: давненько он
их тут не устраивал.
Когда старик с помощью Бильбо и гномов разгрузил повозку, Бильбо раздал
маленьким зевакам несколько монет - но не перепало им, к великому их
огорчению, ни хлопушки, ни шутихи.
- Бегите домой, - сказал Гэндальф. - Хватит на всех - в свое время! - И
скрылся вслед за Бильбо, а
дверь заперли.
Хоббитята еще немного подождали и разбрелись. "Ну когда же, в самом
деле, праздник?" - думали они.
А Гэндальф и Бильбо сидели у открытого окна, глядя на запад, на
цветущий сад. День клонился к вечеру, свет был чистый и яркий. Темно-алые
львиные зевы, золотистые подсолнухи и огненные настурции подступали к
круглым окошкам.
- Хороший у тебя сад! - сказал Гэндальф.
- Да, - согласился Бильбо. - Прекрасный сад и чудесное место -
Хоббитания, только вот устал я, пора на отдых.
- Значит, как сказал, так и сделаешь?
- Конечно. Я от своего слова никогда не отступаюсь.
- Ну, тогда и разговаривать больше не о чем. Решил так решил - сделай
все по-задуманному, тебе же будет лучше, а может, и не только тебе.
- Хорошо бы. Но уж в четверг-то я посмеюсь, есть у меня в запасе одна
шуточка.
- Как бы над тобой самим не посмеялись, - покачал головою Гэндальф.
- Там посмотрим, - сказал Бильбо.
На Кручу въезжала повозка за повозкой. Кое-кто ворчал, что вот, мол,
"одни чужаки руки греют, а местные мастера без дела сидят", но вскоре из
Торбы посыпались заказы на разные яства, пития и роскошества - на все, чем
торговали в Норгорде и вообще в Хоббитании. Народ заволновался: до праздника
считанные дни, а где же почтальон с приглашениями?
Приглашения не замедлили, так что даже почтальонов не хватило, пришлось
набирать доброхотов. К Бильбо несли сотни вежливых и витиеватых ответов.
"Спасибо, - гласили они на разные лады, - спасибо, непременно придем".
Ворота Торбы украсила табличка: ВХОДИТЬ ТОЛЬКО ПО ДЕЛУ НАСЧЕТ УГОЩЕНИЯ.
Но, даже измыслив дело насчет Угощения, войти было почти невозможно. Занятой
по горло Бильбо сочинял приглашения, подкалывал ответы, упаковывал подарки и
устраивал кой-какие свои дела, с Угощением никак не связанные. После
прибытия Гэндальфа он на глаза никому не показывался.
Однажды утром хоббиты увидели, что на просторном лугу, к югу от
главного входа в Торбу, разбивают шатры и ставят павильоны. Со стороны
дороги прорубили проход через заросли и соорудили большие белые ворота. Три
семейства Исторбинки, чьи усадьбы граничили с лугом, ахнули от восторга и
упивались всеобщей завистью. А старый Жихарь Скромби перестал даже
притворяться, будто работает в саду.
Шатры вырастали не по дням, а по часам. Самый большой из них был так
велик, что в нем поместилось громадное дерево, стоявшее во главе стола. На
ветки дерева понавешали фонариков. А интереснее всего хоббитам была огромная
кухня под открытым небом, на лугу. Угощение готовили во всех трактирах и
харчевнях на много лиг вокруг, а здесь, возле Торбы, вдобавок орудовали
гномы и прочие новоприбывшие чужеземцы. Хоббиты взволновались еще сильнее.
Между тем небо затянуло. Погода испортилась в среду, накануне Угощения.
Встревожились все до единого. Но вот настал четверг, двадцать второе
сентября. Засияло солнце, тучи разошлись, флаги заплескались, и пошла
потеха.
Бильбо Торбинс обещал всего-навсего Угощение, а на самом деле устроил
великое празднество. Ближайших соседей пригласили от первого до последнего.
А если кого и забыли пригласить, то они все равно пришли, так что это было
не важно. Многие были призваны из дальних уделов Хоббитании, а некоторые
даже из-за границы. Бильбо встречал званых (и незваных) гостей у Белых
ворот. Он раздавал подарки всем и каждому; а кто хотел получить еще один,
выбирался черным ходом и снова подходил к воротам. Хоббиты всегда дарят
другим подарки на свой день рождения - обычно недорогие, и не всем, как в
этот раз; но обычай хороший. В Норгорде и Приречье что ни день, то
чье-нибудь рожденье, а значит, в этих краях хоббит может рассчитывать хотя
бы на один подарок в неделю. Им не надоедает.
А тут и подарки были просто удивительные. Хоббиты помоложе так
поразились, что чуть не позабыли угощаться. Им достались дивные игрушки:
некоторым - чудесные, а некоторым - так даже волшебные. Иные были заказаны
загодя, год назад, и привезли их из Черноречья и Подгорного Царства: гномы
постарались.
Когда всех встретили, приветили и провели в ворота, начались песни,
пляски, музыка, игры - а еды и питья хоть отбавляй. Угощение было тройное:
полдник, чай и обед (или, пожалуй, ужин). К полднику и чаю народ сходился в
шатры; а все остальное время пили и ели, что кому и где хочется, с
одиннадцати до половины седьмого, пока не начался фейерверк.
Фейерверком заправлял Гэндальф: он не только привез ракеты, он их сам
смастерил, чтобы разукрасить небо огненными картинами. Он же наготовил
множество хлопушек, шутих, бенгальских огней, золотой россыпи, факельных
искрометов, гномьих сверкающих свечей, эльфийских молний и гоблинского
громобоя. Получались они у него превосходно, и с годами все лучше.
Огнистые птицы реяли в небе, оглашая выси звонким пением. На темных
стволах дыма вспыхивала ярко-зеленая весенняя листва, и с сияющих ветвей на
головы хоббитам сыпались огненные цветы, сыпались и гасли перед самым их
носом, оставляя в воздухе нежный аромат. Рои блистающих мотыльков
вспархивали на деревья, взвивались в небо цветные огни - и оборачивались
орлами, парусниками, лебедиными стаями. Багровые тучи низвергали на землю
блистающий ливень. Потом грянул боевой клич, пучок серебристых копий
взметнулся к небу и со змеиным шипом обрушился в реку. Коронный номер в
честь Бильбо: Гэндальф себя показал. Все огни потухли; в небо поднялся
исполинский дымный столп. Он склубился в дальнюю гору, вершина ее
разгорелась и полыхнула ало-зеленым пламенем. Из пламени вылетел
красно-золотой дракон, до ужаса настоящий, только поменьше: глаза его горели
яростью, пасть изрыгала огонь, с бешеным ревом описал он три свистящих
круга, снижаясь на толпу. Все пригнулись, многие попадали ничком. Дракон
пронесся над головами хоббитов, перекувырнулся в воздухе и с оглушительным
грохотом взорвался над Приречьем.
- Пожалуйте к столу! - послышался голос Бильбо.
Общий ужас и смятенье как рукой сняло: хоббиты повскакивали на ноги.
Всех ожидало дивное пиршество; особые столы для родни были накрыты в большом
шатре с деревом. Там собрались сто сорок четыре приглашенных (это число у
хоббитов называется "гурт", но народ на гурты считать не принято) - семьи, с
которыми Бильбо и Фродо состояли хоть в каком-нибудь родстве, и несколько
избранных друзей дома, вроде Гэндальфа.
И многовато было среди них совсем еще юных хоббитов, явившихся с
родительского позволения: родители обычно позволяли им допоздна засиживаться
за чужим столом - а то поди их накорми, не говоря уж - прокорми.
Во множестве были там Торбинсы и Булкинсы, Кролы и Брендизайки, не
обойдены Ройлы (родня бабушки Бильбо), Ейлы и Пойлы (дедова родня),
представлены Глубокопы, Бобберы, Толстобрюхлы, Барсуксы, Дороднинги,
Дудстоны и Шерстопалы. Иные угодили в родственники Бильбо
нежданно-негаданно: кое-кто из них и в Норгорде-то никогда не бывал.
Присутствовал и Оддо Лякошель-Торбинс с женою Любелией. Они терпеть не могли
Бильбо и презирали Фродо, но приглашение было писано золотыми чернилами на
мраморной бумаге, и они не устояли. К тому же кузен их Бильбо с давних пор
славился своей кухней.
Сто сорок четыре избранника рассчитывали угоститься на славу; они
только побаивались послеобеденной речи хозяина (а без нее нельзя). Того и
жди понесет он какую-нибудь околесицу под названием "стихи" или, хлебнув
стакан-другой, пустится в россказни о своем дурацком и непонятном
путешествии. Угощались до отвала: ели сытно, много, вкусно и долго. Чего не
съели, забрали с собой. Потом несколько недель еды в окрестностях почти
никто не покупал, но торговцы были не в убытке: все равно Бильбо начисто
опустошил их погреба, запасы и склады - за деньги, конечно.
Наконец челюсти задвигались медленнее, и настало время для Речи. Гости,
как говорится у хоббитов, "подкушали" и были настроены благодушно. В бокалах
- любимое питье, на тарелках - любимое лакомство... Так пусть себе говорит
что хочет, послушаем и похлопаем.
- Любезные мои сородичи, - начал Бильбо, поднявшись.
- Тише! Тише! Тише! - закричали гости; хоровой призыв к тишине звучал
все громче и никак не мог стихнуть.
Бильбо вылез из-за стола, подошел к увешанному фонариками дереву и
взгромоздился на стул. Разноцветные блики пробегали по его праздничному
лицу,
золотые пуговки сверкали на шелковом жилете. Он был виден всем в полный
рост: одну руку не вынимал из кармана, а другой помахивал над головой.
- Любезные мои Торбинсы и Булкинсы, - начал он снова, - разлюбезные
Кролы и Брендизайки, Ройлы, Ейлы и Пойлы, Глубокопы и Дудстоны, а также
Бобберы, Толстобрюхлы, Дороднинги, Барсуксы и
Шерстопалы!
- И Шерстолапы! - заорал пожилой хоббит из угла. Он, конечно, был
Шерстолап, и недаром: лапы у него были шерстистые, здоровенные и возлежали
на столе.
- И Шерстолапы, - согласился Бильбо. - Милые мои Лякошель-Торбинсы, я
рад и вас приветствовать в Торбе-на-Круче. Нынче мне исполнилось сто
одиннадцать лет: три, можно сказать, единицы!
- Урра! Урра! Урра! Многая лета! - закричали гости и радостно
забарабанили по столам. То самое, что нужно: коротко и ясно.
- Надеюсь, что вам так же весело, как и мне.
Оглушительные хлопки. Крики "Еще бы!", "А как же!", "Конечно!". Трубы и
горны, дудки и флейты и прочие духовые инструменты; звон и гул.
Молодые хоббиты распечатали сотни музыкальных хлопушек со странным
клеймом ЧРНРЧ: им было непонятно, зачем такое клеймо, но хлопушки
прекрасные. А в хлопушках - маленькие инструменты, звонкие и чудно
сделанные. В углу шатра юные Кролы и Брендизайки, решив, что дядя Бильбо
кончил говорить (вроде все уже сказал), устроили оркестр и начали танцевать.
Юный Многорад Крол и молоденькая Мелирот Брендизайк взобрались на стол и
стали с колокольцами в руках отплясывать "Брызгу-дрызгу" - очень милый, но
несколько буйный танец.
Однако Бильбо потребовал внимания. Он выхватил горн у какого-то
хоббитенка и трижды в него протрубил. Шум улегся.
- Я вас надолго не задержу! - прокричал Бильбо.
Отовсюду захлопали.
- Я созвал вас нынче с особой целью. - Сказано это было так, что все
насторожились. - Вернее, не с одной, а с тремя особыми целями! - Наступила
почти что тишина, и некоторые Кролы даже приготовились слушать. - Во-первых,
чтобы сказать вам, что я счастлив всех вас видеть и что с такими прекрасными
и превосходными хоббитами, как вы, прожить сто одиннадцать лет легче
легкого!
Радостный гомон одобрения.
- Добрую половину из вас я знаю вдвое хуже, чем следует, а худую
половину люблю вдвое меньше, чем надо бы.
Сказано было сильно, но не очень понятно. Плеснули редкие хлопки, и все
призадумались: так ли уж это лестно слышать?
- Во-вторых, чтобы вы порадовались моему дню рождения.
Прежний одобрительный гул.
- Нет, не моему: НАШЕМУ. Ибо в день этот, как вы знаете, родился не
только я, но и мой племянник, мой наследник Фродо. Нынче он достиг
совершеннолетия и вступает во владение имуществом.
Кое-кто из старших снисходительно похлопал. "Фродо! Фродо! Старина
Фродо!" - выкрикивала молодежь. Лякошель-Торбинсы насупились и стали гадать,
как это Фродо "вступает во владение".
- Вдвоем нам исполняется сто сорок четыре года: ровно столько, сколько вас тут собралось, - один, извините за
выражение, гурт.
Гости безмолвствовали. Это еще что за новости? Многие, а особенно
Лякошель-Торбинсы, оскорбились, сообразив, что их пригласили сюда только для
ровного счета. "Скажет тоже: один гурт. Фу, как грубо".
- К тому же сегодня годовщина моего прибытия верхом на бочке в Эсгарот
при Долгом озере. Хотя тогда я про свой день рождения не сразу и вспомнил.
Мне было всего-то пятьдесят один год, а что такое в молодости год-другой!
Правда, пиршество учинили изрядное; только я, помнится, был сильно простужен
и едва выговаривал: "Пребдого бдагодаред". Теперь я пользуюсь случаем
выговорить это как следует: премного благодарен вам всем за то, что вы
удосужились прибыть на мое скромное празднество!
Упорное молчание. Все боялись, что сейчас он разразится песней или
какими-нибудь стихами, и всем заранее было тоскливо. Что бы ему на этом
кончить? А они бы выпили за его здоровье. Но Бильбо не стал ни петь, ни
читать стихи. Он медленно перевел дыхание.
- В-третьих и в-последних, - сказал он, - я хочу сделать одно
ОБЪЯВЛЕНИЕ. - Это слово он вдруг произнес так громко, что все, кому это еще
было под силу, распрямились. - С прискорбием объявляю вам, что хотя, как я
сказал, прожить сто одиннадцать лет среди вас легче легкого, однако же пора
и честь знать. Я отбываю. Только вы меня и видели. ПРОЩАЙТЕ!
Он ступил со стула и исчез. Вспыхнул ослепительный огонь, и все гости
зажмурились. Открыв глаза, они увидели, что Бильбо нигде нет. Сто сорок
четыре ошарашенных хоббита так и замерли. Старый Оддо Шерстолап снял ноги со
стола и затопотал. Потом настала мертвая тишина: гости приходили в себя. И
вдруг Торбинсы, Булкинсы, Кролы, Брендизайки, Ройлы, Ейлы, Пойлы, Глубокопы,
Бобберы, Толстобрюхлы, Барсуксы, Дороднинги, Дудстоны, Шерстопалы и
Шерстолапы заговорили все разом.
|
| Категория: Дж.Р.Р.Толкиен | Добавил: Admin (25.04.2008)
|
| Просмотров: 448
| Рейтинг: 0.0/0 |
| |
 | |  |
|
|
